![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
терапевтические тексты
Я в нее влюблена, влюблена. Перечитываю.
Если бы я писала рассказы, я писала бы - вот их.
Буду вам их пере-писывать, перепечатывать, через свои пальцы пропускать. Сказки на ночь.
Миранда Джулай, "Нет никого своее".
Человек на лестнице
Тихий звук, но он разбудил меня, потому что произведен был человеком. Я задержала дыхание, и он послышался снова, и опять: шаги на лестнице. Я попробовала прошептать: "Кто-то поднимается по лестнице", -- но дыхание сорвалось, и я не смогла собрать фразу. Я сжала запястье Кевина, морзянкой, три раза, два, еще раз три. Я пыталась изобрести язык, который мог бы проникнуть в его сон. Но чуть погодя я осознала, что даже не сжимаю его запястье -- я тискаю воздух. Настолько я испугалась, что мяла воздух. А звук повторялся, человек поднимался по лестнице. Он двигался медленнейшим образом. Казалось, он располагает всем временем мира, господи, всем временем. Я вот никогда и ничего не делала так бережно. Это вообще проблема всей моей жизни -- я несусь по ней, как будто за мной гонятся. Даже в том, что по сути своей есть медлительность -- питие расслабляющего чая, к примеру. Когда пью расслабляющий чай, я всасываю его с такой скоростью, как будто на соревновании, кто быстрее выпьет расслабляющий чай. Или если я в горячем бассейне с другими людьми, и мы все смотрим на звезды, я первая заявляю, как же тут красиво. Чем скорее скажешь, как же тут красиво, тем быстрее добавишь, мол, что-то я перегрелся.
Человек на лестнице двигался так медленно, что я забывала об опасности на целые мгновения и почти соскальзывала обратно в сон, чтобы вновь проснуться от того, что он там переносит вес с одной ноги на другую. Я готовилась к смерти, и процесс, похоже, мог затянуться навечно. Я бросила попытки разбудить Кевина -- побоялась, что он при пробуждении мог издать какой-нибудь звук, вроде: "Что?" или "Что, милая?". Человек на лестнице услышит это и поймет, в каком мы уязвимом положении. Он узнает, что мой бойфренд зовет меня "милая". Он даже, быть может, услышит легкое раздражение в голосе моего бойфренда, его усталость от ссоры накануне. Мы оба представляем себе других людей, когда занимаемся сексом, но ему нравится рассказывать, кого именно он представляет, а мне -- нет. С чего вдруг? Это мое личное дело. И я не виновата, что он кончает оттого, что ставит меня в известность. Он любит говорить это как раз за секунду до того как кончить -- кот, притаскивающий дохлую птичку в подарок. Я никогда не просила об этом.
Я не хотела, чтобы человек на лестнице узнал все это о нас. Но он узнает. В ту секунду, когда он включит свет и наставит на нас пистолет, или нож, или тяжелый камень, в ту секунду, когда он приставит пистолет к моей голове или нож к моему сердцу или занесет камень над моей грудью, он будет знать. Он увидит это в глазах моего бойфренда: делай с ней что хочешь, пощади меня. А в моих глазах он прочтет: а я так толком и не знала настоящей любви. Посочувствует ли он нам? Знает ли он, каково это? Многие знают. Все время чувствуешь, будто один в мире, будто все остальные с ума сходят друг по другу. Но это неправда. В основном люди друг друга очень не любят. И друзей это тоже касается. Иногда лежа в постели я думаю о том, на кого именно из моих друзей мне по-настоящему не наплевать, и все время прихожу к выводу, что ни на кого. Я когда-то думала, что это друзья на закуску, а настоящие появятся попозже. Нет. Это и есть мои настоящие друзья. Это люди с работой, лежащей в сфере их интересов. Моя старейшая подруга, Мэрилин, обожает петь и возглавляет приемную комиссию в престижной музыкальной школе. Хорошая работа, но не настолько же хорошая, насколько простое открывание рта и пение. Ля. Я всегда думала, что буду дружить с профессиональным певцом. Джазовым певцом. Лучший друг -- джазовый певец и лихой, но осторожный водитель. Есть и еще кое-что, что я себе нафантазировала. Я воображала людей, которые бы меня обожали. Эти вот мои друзья считают меня занудой. Я представляю, как начала бы все заново и уничтожила тянущийся за мной шлейф занудства. Кажется, я уже нащупала, в чем тут дело. Вот три ключевых пункта моего занудства:
Я никогда не перезваниваю.
Я ложная скромница.
У меня несоразмерное чувство вины по поводу предыдущих двух пунктов, что делает меня неприятной в компании.
Перезванивать и скромничать натуральнее было бы не так сложно, но применительно к этим друзьям слишком поздно. Они не в состоянии будут заметить, что я больше не зануда. Мне нужны свежие, новые люди, которые ассоциируют меня с весельем. И в этом кроется вторая моя проблема: я вечно не удовлетворена тем, что имею. Она, эта проблема, идет рука об руку с первой -- со спешкой. И, наверное, они -- не столько рука об руку, сколько две руки одного зверя. Может, это мои руки, а я -- зверь.
Я втюрилась в Кевина на тринадцать лет раньше, чем он, наконец, начал симпатизировать ответно. Сначала я не представляла для него интереса, потому что была ребенком. Мне было двенадцать, а ему двадцать пять. После того как мне исполнилось восемнадцать, прошло еще семь лет, прежде чем он начал воспринимать меня как по-настоящему взрослого человека, а не его ученицу. На наше первое свидание я надела платье, которое купила в семнадцать лет, специально для такого случая. Оно вышло из моды. По пути в ресторан мы остановились на бензоколонке. Я сидела в машине и смотрела, как мальчик из персонала протирает лобовое стекло, пока Кевин расплачивался за бензин. Мальчишка пользовался резиновой шваброй с деликатной точностью, которая заставляла думать, что эта работа не просто лежала в сфере его интересов -- она была ровно тем, чего он всегда желал. Ля. Когда мы выезжали с бензоколонки, я глазела в идеально вымытое стекло на этого подростка и думала: вот с кем мне на самом деле следовало быть.
Мужчина на лестнице замирает на такой невообразимо долгий период времени, что мне становится почти любопытно, не возникли ли у него там проблемы. Может, он инвалид или глубокий старик. А может, он просто очень устал. Может, он уже поубивал всех в квартале и теперь совершенно вымотан. В отдельные моменты мне почти видится, как он облокачивается на перила и вглядывается в темноту. У меня тоже глаза открыты. Кевин спит, он сейчас очень далеко и всегда будет там. Тишина все длится и длится, и я начинаю подозревать, что его там, на лестнице, нет. Единственный звук -- дыхание Кевина. А что если бы я провела остаток своих дней вот в этой кровати, слушая, как дышит Кевин? Но чу! Громкий и отчетливый скрип доносится с лестницы, и я вдруг ощущаю восторженное облегчение. Он правда там, на лестнице, и он все еще приближается в своем захватывающем дух медленном ритме. Если доживу до света дня, я никогда не забуду этот урок бережности. Этот человек охотился за мной осторожнее, чем я делала вообще что бы то ни было. Если бы я посвятила столько же времени слушанию Мэрилин, то что бы случилось? Может, она бы заобожала меня, а я бы зауважала ее, и мы обе стали бы профессиональными джазовыми певицами, ну, или хотя бы лихими, но осторожными водителями. Может быть. Может быть, человек на лестнице сел бы к нам в машину и, когда его пронял бы испуг от нашего бесшабашного вождения, я бы притянула его голову поближе к своим губам и прошептала бы: это безопаснее, чем ходить пешком.
Я отбросила одеяло и выбралась из постели. На мне была только футболка, штаны я надевать не стала, потому что кому какое дело. Может, он там тоже полуголый; может, он без головы и весь в крови. Я встала у выхода на лестничную клетку, на самой верхней ступеньке. Там было темнее, чем в спальне, и я почувствовала себя слепой. Я стояла и ждала, что либо умру, либо глаза успеют привыкнуть -- смотря что случится раньше. Прежде чем что-нибудь разглядеть, я услышала звук его дыхания, он был прямо передо мной. Я подалась вперед, я чувствовала, как он дышит. Я унюхала его кислый запах. Все это нехорошо, он -- нехороший, и намерения у него нехорошие. Я стояла, и он стоял. Он выдыхал горечь, которая заставляет женщин сомневаться во всем на свете, и я вдыхала ее, как всегда делала. Я испускала пыль -- порошок из всего на свете, что я уничтожила сомнением, -- и он втягивал ее себе в легкие. Глаза привыкали понемногу, и я разглядела мужчину, обыкновенного мужчину, незнакомца. Мы смотрели друг на друга, и вдруг внезапно я ощутила ярость. "Уходи, -- прошептала я. -- Пошел вон, убирайся из моего дома".
По выезде из заправки мы поехали в ресторан, который, как думалось Кевину, мог мне понравиться. Но я все думала о мальчишке со шваброй и систематически делала все, что хотел Кевин, но с точностью до наоборот. Я не заказала ни десерта, ни вина, а только маленький салатик, которым осталась недовольна. Но он не сдавался; он рассказывал анекдоты, дурацкие анекдоты, в машине по дороге ко мне домой. Я закалила себя против смеха; лучше умереть, чем рассмеяться. Я не смеялась, н е с м е я л а с ь. Но все равно умерла, у м е р л а.
_______________
Про "Но чу!" и прочие забавные мелочи молчи грусть, молчи, оставим это на совести переводчика. Когда текст мне по-настоящему нравится, я на это умею не обращать внимание, читать сквозь. Просто вижу за этим "как всегда делала" проступающее оригинальное "like I always did". Надеюсь, что и вы.
Если бы я писала рассказы, я писала бы - вот их.
Буду вам их пере-писывать, перепечатывать, через свои пальцы пропускать. Сказки на ночь.
Миранда Джулай, "Нет никого своее".
Человек на лестнице
Тихий звук, но он разбудил меня, потому что произведен был человеком. Я задержала дыхание, и он послышался снова, и опять: шаги на лестнице. Я попробовала прошептать: "Кто-то поднимается по лестнице", -- но дыхание сорвалось, и я не смогла собрать фразу. Я сжала запястье Кевина, морзянкой, три раза, два, еще раз три. Я пыталась изобрести язык, который мог бы проникнуть в его сон. Но чуть погодя я осознала, что даже не сжимаю его запястье -- я тискаю воздух. Настолько я испугалась, что мяла воздух. А звук повторялся, человек поднимался по лестнице. Он двигался медленнейшим образом. Казалось, он располагает всем временем мира, господи, всем временем. Я вот никогда и ничего не делала так бережно. Это вообще проблема всей моей жизни -- я несусь по ней, как будто за мной гонятся. Даже в том, что по сути своей есть медлительность -- питие расслабляющего чая, к примеру. Когда пью расслабляющий чай, я всасываю его с такой скоростью, как будто на соревновании, кто быстрее выпьет расслабляющий чай. Или если я в горячем бассейне с другими людьми, и мы все смотрим на звезды, я первая заявляю, как же тут красиво. Чем скорее скажешь, как же тут красиво, тем быстрее добавишь, мол, что-то я перегрелся.
Человек на лестнице двигался так медленно, что я забывала об опасности на целые мгновения и почти соскальзывала обратно в сон, чтобы вновь проснуться от того, что он там переносит вес с одной ноги на другую. Я готовилась к смерти, и процесс, похоже, мог затянуться навечно. Я бросила попытки разбудить Кевина -- побоялась, что он при пробуждении мог издать какой-нибудь звук, вроде: "Что?" или "Что, милая?". Человек на лестнице услышит это и поймет, в каком мы уязвимом положении. Он узнает, что мой бойфренд зовет меня "милая". Он даже, быть может, услышит легкое раздражение в голосе моего бойфренда, его усталость от ссоры накануне. Мы оба представляем себе других людей, когда занимаемся сексом, но ему нравится рассказывать, кого именно он представляет, а мне -- нет. С чего вдруг? Это мое личное дело. И я не виновата, что он кончает оттого, что ставит меня в известность. Он любит говорить это как раз за секунду до того как кончить -- кот, притаскивающий дохлую птичку в подарок. Я никогда не просила об этом.
Я не хотела, чтобы человек на лестнице узнал все это о нас. Но он узнает. В ту секунду, когда он включит свет и наставит на нас пистолет, или нож, или тяжелый камень, в ту секунду, когда он приставит пистолет к моей голове или нож к моему сердцу или занесет камень над моей грудью, он будет знать. Он увидит это в глазах моего бойфренда: делай с ней что хочешь, пощади меня. А в моих глазах он прочтет: а я так толком и не знала настоящей любви. Посочувствует ли он нам? Знает ли он, каково это? Многие знают. Все время чувствуешь, будто один в мире, будто все остальные с ума сходят друг по другу. Но это неправда. В основном люди друг друга очень не любят. И друзей это тоже касается. Иногда лежа в постели я думаю о том, на кого именно из моих друзей мне по-настоящему не наплевать, и все время прихожу к выводу, что ни на кого. Я когда-то думала, что это друзья на закуску, а настоящие появятся попозже. Нет. Это и есть мои настоящие друзья. Это люди с работой, лежащей в сфере их интересов. Моя старейшая подруга, Мэрилин, обожает петь и возглавляет приемную комиссию в престижной музыкальной школе. Хорошая работа, но не настолько же хорошая, насколько простое открывание рта и пение. Ля. Я всегда думала, что буду дружить с профессиональным певцом. Джазовым певцом. Лучший друг -- джазовый певец и лихой, но осторожный водитель. Есть и еще кое-что, что я себе нафантазировала. Я воображала людей, которые бы меня обожали. Эти вот мои друзья считают меня занудой. Я представляю, как начала бы все заново и уничтожила тянущийся за мной шлейф занудства. Кажется, я уже нащупала, в чем тут дело. Вот три ключевых пункта моего занудства:
Я никогда не перезваниваю.
Я ложная скромница.
У меня несоразмерное чувство вины по поводу предыдущих двух пунктов, что делает меня неприятной в компании.
Перезванивать и скромничать натуральнее было бы не так сложно, но применительно к этим друзьям слишком поздно. Они не в состоянии будут заметить, что я больше не зануда. Мне нужны свежие, новые люди, которые ассоциируют меня с весельем. И в этом кроется вторая моя проблема: я вечно не удовлетворена тем, что имею. Она, эта проблема, идет рука об руку с первой -- со спешкой. И, наверное, они -- не столько рука об руку, сколько две руки одного зверя. Может, это мои руки, а я -- зверь.
Я втюрилась в Кевина на тринадцать лет раньше, чем он, наконец, начал симпатизировать ответно. Сначала я не представляла для него интереса, потому что была ребенком. Мне было двенадцать, а ему двадцать пять. После того как мне исполнилось восемнадцать, прошло еще семь лет, прежде чем он начал воспринимать меня как по-настоящему взрослого человека, а не его ученицу. На наше первое свидание я надела платье, которое купила в семнадцать лет, специально для такого случая. Оно вышло из моды. По пути в ресторан мы остановились на бензоколонке. Я сидела в машине и смотрела, как мальчик из персонала протирает лобовое стекло, пока Кевин расплачивался за бензин. Мальчишка пользовался резиновой шваброй с деликатной точностью, которая заставляла думать, что эта работа не просто лежала в сфере его интересов -- она была ровно тем, чего он всегда желал. Ля. Когда мы выезжали с бензоколонки, я глазела в идеально вымытое стекло на этого подростка и думала: вот с кем мне на самом деле следовало быть.
Мужчина на лестнице замирает на такой невообразимо долгий период времени, что мне становится почти любопытно, не возникли ли у него там проблемы. Может, он инвалид или глубокий старик. А может, он просто очень устал. Может, он уже поубивал всех в квартале и теперь совершенно вымотан. В отдельные моменты мне почти видится, как он облокачивается на перила и вглядывается в темноту. У меня тоже глаза открыты. Кевин спит, он сейчас очень далеко и всегда будет там. Тишина все длится и длится, и я начинаю подозревать, что его там, на лестнице, нет. Единственный звук -- дыхание Кевина. А что если бы я провела остаток своих дней вот в этой кровати, слушая, как дышит Кевин? Но чу! Громкий и отчетливый скрип доносится с лестницы, и я вдруг ощущаю восторженное облегчение. Он правда там, на лестнице, и он все еще приближается в своем захватывающем дух медленном ритме. Если доживу до света дня, я никогда не забуду этот урок бережности. Этот человек охотился за мной осторожнее, чем я делала вообще что бы то ни было. Если бы я посвятила столько же времени слушанию Мэрилин, то что бы случилось? Может, она бы заобожала меня, а я бы зауважала ее, и мы обе стали бы профессиональными джазовыми певицами, ну, или хотя бы лихими, но осторожными водителями. Может быть. Может быть, человек на лестнице сел бы к нам в машину и, когда его пронял бы испуг от нашего бесшабашного вождения, я бы притянула его голову поближе к своим губам и прошептала бы: это безопаснее, чем ходить пешком.
Я отбросила одеяло и выбралась из постели. На мне была только футболка, штаны я надевать не стала, потому что кому какое дело. Может, он там тоже полуголый; может, он без головы и весь в крови. Я встала у выхода на лестничную клетку, на самой верхней ступеньке. Там было темнее, чем в спальне, и я почувствовала себя слепой. Я стояла и ждала, что либо умру, либо глаза успеют привыкнуть -- смотря что случится раньше. Прежде чем что-нибудь разглядеть, я услышала звук его дыхания, он был прямо передо мной. Я подалась вперед, я чувствовала, как он дышит. Я унюхала его кислый запах. Все это нехорошо, он -- нехороший, и намерения у него нехорошие. Я стояла, и он стоял. Он выдыхал горечь, которая заставляет женщин сомневаться во всем на свете, и я вдыхала ее, как всегда делала. Я испускала пыль -- порошок из всего на свете, что я уничтожила сомнением, -- и он втягивал ее себе в легкие. Глаза привыкали понемногу, и я разглядела мужчину, обыкновенного мужчину, незнакомца. Мы смотрели друг на друга, и вдруг внезапно я ощутила ярость. "Уходи, -- прошептала я. -- Пошел вон, убирайся из моего дома".
По выезде из заправки мы поехали в ресторан, который, как думалось Кевину, мог мне понравиться. Но я все думала о мальчишке со шваброй и систематически делала все, что хотел Кевин, но с точностью до наоборот. Я не заказала ни десерта, ни вина, а только маленький салатик, которым осталась недовольна. Но он не сдавался; он рассказывал анекдоты, дурацкие анекдоты, в машине по дороге ко мне домой. Я закалила себя против смеха; лучше умереть, чем рассмеяться. Я не смеялась, н е с м е я л а с ь. Но все равно умерла, у м е р л а.
_______________
Про "Но чу!" и прочие забавные мелочи молчи грусть, молчи, оставим это на совести переводчика. Когда текст мне по-настоящему нравится, я на это умею не обращать внимание, читать сквозь. Просто вижу за этим "как всегда делала" проступающее оригинальное "like I always did". Надеюсь, что и вы.
no subject
no subject
у меня она, этгар керет, сборник "короче" горалик - на одной внутренней полочке
no subject
no subject
no subject