(no subject)

[tavistok]

увидела в ленте ссылку на "сергея тимофеева, ди-джея" - блог по имени pochti-fotograf, открывала с замиранием, уже понимая, кто это - и да, да! это именно он
тот, кому я писала в ночи настоящее фанатское письмо, найдя адрес в вавилонской подборке, тот, который прислал мне в подарок книгу аж в самару (из риги) и собственноручно записанный диск с любимой музыкой, тот, который...
ох.
всплеск сентиментальности.

было так: два стихотворения у меня в руках, неведомо откуда - время странных распечаток, обрывков, чьих-то текстов, передаваемых друг другу - и я не знала автора.
я перепечатала их руками и спросила в ру_лит, кажется: кто?
мне ответили.
пошла в свой старый жж, копирую:

Русский boyfriend

Что оставляет другу немецкая девушка
Перед тем, как вернуться домой?
Заношенную, но ужасно милую
Майку Replay, бутылочку с остатком
Парфюма Calvin Klein "one"
[унисекс]. Адрес: такая-то штрассе.
Он любила заходить в Мак-Дональдсы и брать
там ванильные коктейли. В ночном
автобусе она слушала на своём
си-ди-проигрывателе Ника Кйва
и Suede. Она была независима и
Calvin Klein, адрес: такая-то штрассе.
ей не нравилось, когда её пропускали
вперёд или слишком пристально на неё
смотрели. Скоро она будет работать
в самом большом отеле Лейпцига,
где сначала ей придётся пройти
практику в ресторане, а потом у портье.
И лишь через пару лет она перейдёт
На изучение менеджмента и станет
работать администратором в одном
из отелей или даже откроет свой
собственный ресторан. Её русский
друг, видимо, не сможет приехать
в Лейпциг, потому что в ближайшие
месяцы она будет страшно занята
по работе. У неё коричневые
глаза с капелькой зелёного, очень
милая стрижка. "Я никогда не выйду
замуж, - говорит она. - Заведу
ребёнка и буду сама его воспитывать".
Её увез автобус в 12.00. Конечный
пункт назначения - Штутгарт. Она
выйдет в Берлине и сядет на поезд
до Лейпцига. Приедет, постирает
вещи, позвонит подругам. "У меня
был русский boyfriend целую неделю".
"Да что ты!" Майка Replay, парфюм
Calvin Klein, адрес: такая-то штрассе.

Afterhours

Когда они выходят с вечеринки,
Пережившие эту ночь вместе,
Кто-то не может унять бешеное
Сердце. Они долго сидят
В единственной открытой чайной,
Где обыкновенно коротают остатки ночи
Разнообразные гуляки и гулёны.
Воздух хорош. Вот они уже бредут
В близкий парк. Парень в куртке
С капюшоном выпрашивает мимоходом
У дворничихи метлу и старательно
Подметает в течение пары минут окурки,
Осколки и листья, оставляя асфальт.
Трамваи, прозрачные и стеклянные,
путешествуют. Драг-дилеры медленно
подсчитывают доходы. Одинокие
проститутки захлопывают сумочки
на скрещённых ногах. Город пуст,
как рыбацкий поселок в сезон ловли.
Церкви приподнимаются и медленно
Поворачиваются вокруг оси. Железные
мусорники пусты. Тихо-тихо начинается
дождь. Его можно переждать на почте,
где приятно отправить открытку. "Все мы
живы, в том кафе всё та же официантка,
на той улице теперь больше офисов,
и те, кто все еще выходят по утрам
опохмелиться, задумчиво смотрят
в новые витрины, выстраиваясь у них
целыми вереницами. Потом они снова
начинают двигаться, кажется,
за счет сокращения морщин". Вскоре
по улицам промчатся машины тех,
кто гонится за удачей в надежде
ошеломить её белой рубашкой. В порту
швартуется финский паром. Ленивые стайки
молодых, протанцевавших всю ночь,
выплывают из переулков. Глухие шутки,
какие-то пересказы. "Хорошо бы сейчас
погладить собаку", - думает девочка
с заколками в волосах. Это её
первая ночь на ногах, и она устала.
Но все равно не идет домой, где её
и так ждет головомойка. Зато она
познакомилась с диск-жокеем, который
обещал ей записать пару кассет
своих миксов. Он уезжает на велосипеде.
А девочка пьет горячий шоколад, зная,
что домой её повезет троллейбус,
где кондуктором будет неуверенный
мужчина, который только косится
на хулиганов, проезжающих
без билетов. Она ему сочувствует.
Он похож на учителя литературы.
Девочка ставит бумажный стакан
На металлический столик. Ей стало
теплее. Теперь можно выйти на улицу.
Пробежать мимо прохожих.

книга так и называлась - "почти фотографии". когда я уезжала в москву, я взяла с собой ее и туве (тут те, кто знают мое отношение к туве, могут оценить rating).
а диск у меня кто-то подрезал.

Comments

[paola-maldini.livejournal.com]

ОМГ нет!!!! not him!!!!((((

[tavistok.livejournal.com]

чево не так? Застарелая Нот Лав?

я тут предалась светлым воспоминаниям юности
аж волной накрыло

[tavistok.livejournal.com]

и тут я посмотрела на дату этих постов

6 марта, 2003
три месяца как проводила самолет в алма-ату, уже, кажется, все сказано
а через девять месяцев я уеду в москву, решившись на это, кажется, за неделю или меньше - из того штопора, впрочем, решаться на прыжки было просто

и тут-то все и начнется

[tavistok.livejournal.com]

Письмо другу

Если бы я был моряком,
уплывал бы на полгода отсюда,
дорогой друг. А то вот
постоянно живу здесь,
хранитель, что ли.

А что хранить -
пару-другую спальных
районов, автостоянку?
Ночной киоск, в котором
небритый мужик продаёт
сигареты и пиво?

Впрочем, есть ещё
центр с неожиданными
бюро. В которых молодые
самоуверенные люди занимаются
каким-то дизайном в хороших креслах.

А есть ещё девушки, которые
запираются в туалетах клубов
и выходят с ошалевшими скрытными
лицами, переполненные горячим
золотом. Потом они превращаются
в садовые скамейки.

Я люблю этот город,
такой же как все. Здесь
можно найти сливочные ликёры
и виртуальные игрушки
местного производства.
Есть прогрессивные
ди-джеи и есть коммерческие
ди-джеи. Есть остановки троллейбусов
с рекламой жевательной резинки.

И мы в нём тратим свои дни, как
сигареты, как бумагу для писем, как
леденцы. Задумчивые стеклодувы, мы
выдуваем лампочки с затуманенным
стеклом. Мы улыбаемся и передвигаемся,
как мишки, как мальчишки, как вспышки.
Впереди нас ведёт Микки-маус, он слушает
эйсид-хаус. Но школьники готовы начать
игру. У них есть всё для любви: троллейбусы
и дни рожденья. Так подожди. Телецентр
на острове, остров на реке. После ночных
программ нас всегда поджидает маршрутка.
Усатые водители помнят времена рок-н-ролла.
Пустой снежный воздух стоит высоко. Мы
отправляемся. По домам, где надо залезть
под горячий душ. По домам, где мы живём.
Где надо выспаться, позавтракать под
бормотанье новостей, сделать пару звонков.
Глоток кофе, звон ключей, мы уже далеко.
Мы стартуем в новые дни, новые серьёзные
дни. И если кто-то не прав, мы расскажем ему
об этом позже. Когда все соберёмся и сядем
за одним столом. Впрочем, и тогда мы будем
говорить о другом: о теннисных ракетках,
американских университетах, значении слова
"джаз". И кто-то будет танцевать, свернув ковры,
на блестящем полу. Ещё раз.

[tavistok.livejournal.com]

Сильное чувство

Время нас окончательно полюбило.
Положило нам в кости соли, раз-
рисовало лбы вертикально. Подарило
тысячу кассет всяких воспоминаний:
немного эротики, немного сентиментальной
жестокости, немного общих мест.
Мы теперь любимцы у времени,
часто ездим на карусели мира, так что
голова кружится и трудно вспомнить,
где ты живешь. Но в конце концов
всегда приходишь домой, там сидит время,
сложа руки, и тихо гордится, тем, как у тебя
все получилось. Замечательный старик Время
обладает повадками младенца. Но иногда,
если не в духе, может задушить тебя полотенцем.
Главное, не пытаться найти с ним общий язык,
оно не любит пристальных взглядов и
увеличетального стекла. Игнорируйте время,
танцуйте, сколько хочется, покупайте сласти.
Как сказал мудрец: «Счастье начинается
с точки кипения зубной пасты.» И пусть желтые
штуки раз в год падают с неба. Пусть никто
их не хочет, все шевелят ногами, а дворники
жадно заталкивают их в пластиковые мешки.
Быть любимым временем – это сильное чувство.
А кто испытал его, тот обычно молчит.

[tavistok.livejournal.com]

Жду брата

Жду моего брата. Где он идет,
веселый и худой, у кого спрашивает
дорогу, с кем соревнуется в вежливости,
в какие дома заходит переночевать?
Не знаю. Но он шагает в мою сторону,
И в кармане пальто у него есть карта,
которую я прислал ему в новогодней
посылке. Он вышел давно и теперь
здесь весна. В старой школе кто-то
царапает новые зеленые двери именем
девочки из старшего класса. Мой брат
тоже влюблялся не раз в нашем городе,
пока не уехал счастья искать за моря.
Теперь он хочет вернуться. Он выучил
пять языков, узнал, как ремонтировать
автомашины и печь сицилийскую
пиццу. Всему этому он научит меня.
Он придет и мы поужинаем вместе,
выпьем вина под торжественный тост,
Потом он уляжется спать, а наутро
начнет свой длинный рассказ. Брат,
все ближе твои шаги. Я уже поставил
на стол лучшее вино и подготовил
стопку свежих газет. Брат, нашел
ли ты счастье и есть ли это нечто,
чем можно делиться? Брат, как давно
мы не виделись. Я сижу, сжав кулаки,
я ведь мужчина и надо быть тверже.
Кажется, ты сейчас постучишь.
Или ты еще далеко? Но ветер тебе
обязательно в спину, а на карте
одно направление –
северо-запад,
дом.

[tavistok.livejournal.com]

Язык Катерины

Три дня у меня было предчувствие
черного языка. Стояла, молчала,
курила, рассеянно улыбалась,
ничего не говорила маме. И утром
увидела – вот он! Совершенно
черный язык в розовом рту,
восклицательный знак в привычной
физиологической прозе, тревожный
звонок, телеграмма (молния). В ужасе
позвонила в аптеку: «Скажите,
как лечится черный язык?» Любезно
ответили: «Язык человека обычно
немного красный и черный немного.
Это с какой точки смотреть, какую лампу
включить…" Я бросила трубку. Кинулась
в шоке к машине, с места рванула, четыре
часа моталась по городу, разворачиваясь
беспорядочно, руки дрожали, и озарило:
«Есть же друг Доктор! С детства я помню,
как он пил кофе на кухне и говорил
о политике и литературе, подтянутый,
свежий!» Опять к телефону: «Спасите!»
«Спокойно! Скорей приезжай.» Вот
я у доктора, тот достает для наблюдений
приборы из новых металлов, а я уверяю:
«Черный язык мой видно отлично
и так!» Он все равно приближается
с длинной трубой, а я открываю рот.
"О-о-о!» – с уважительным ужасом он отступает.
Чернота черного языка абсолютно конкретна.
Но доктор испугу не сдаст бороды и привычек.
«Утомление, стрессы и творческий поиск,
вот что виной черноты, но таблетки
помогут нам, белые, стойкие в цвете своем».
Выпила пригоршню химии, села в машину,
дома свалилась в постель и уснула. Встала
на утро, глянула в зеркало – он! Розовый мой,
незабвенный! Ворочается, нежится в утреннем
свете. «Доктор, спасибо!» – я позвонила,
но маме все равно ничего не сказала.
Скрытной я стала, успев повзрослеть.
Вообще говорить теперь стала я меньше,
я как-то не уверена в цвете своего языка
и боюсь в глазах собеседника узнать отражение
черной полоски, плоти упорной, чужой.

[tavistok.livejournal.com]

Йоахим, голландец

Теперь за кружкой пива
в известном заведении «Сто сестер»
он спешит всем признаться,
что хотел бы покинуть континет
как можно скорей.
Остров бы ему подошел
с холодной башней маяка
и камнями в птичьем помете,
с лесом и озером, крохотным,
но бездонным. А еще
ему нужна была бы красная «Хонда».
Он водрузил бы ее над обрывом
и камешками пулял в надменные стекла,
а иногда забирался бы на переднее сиденье
и слушал радио, хрустя рисовыми крекерами.
В последних новостях повторялись бы
одни и те же имена, и иногда он засыпал бы
прямо в кабине, а не в жилом отсеке маяка,
там, где бы он подвесил гамак между
больших китайских фонарей из папиросной бумаги,
расписанных тушью. Вообще ему бы нравилось
разглядывать все эти иероглифы, но он никогда бы
не пытался отгадать, что они означают
на самом деле. И он не писал бы
стихов и не рисовал акварели - разве стоит
ради этого уезжать с континета,
где есть такие заведения как «Сто сестер»
и такие друзья, как мы.

[tavistok.livejournal.com]

Отсчет зимы

Жители ночи
договариваются между собой
с помощью столбиков пара.
В ресторане, пользующемся
дурной славой, толстые
полубандиты кормят себя
и таких, как они. Видимо,
я ничего здесь не люблю,
кроме оставшихся впадин,
отрезков, заколоченных
парков, остановок в лесу.
Я испытываю недоверие
к людям, к аэропорту, мостам,
джазовым концертам, переменам
погоды. Пусть лучше будут ангелы
полуистлевшие, как на разгроме
фотоархива. Или крымские ящерицы
в заспиртованных банках. Что еще?
Лета не было, мы одели теплые вещи,
ты ушла к себе, мой телефон изменился,
но я его никому не давал. Я сидел на
последнем этаже, в последней комнате.
А на лестнице дежурил человек
с красным опухшим лицом. В стеклянной
двери была дырка - от пули? От пули.
И одна маленькая девочка пяти лет,
говорила мне по телефону, пока
ее родители не могли подойти, из-за
того, что спорили о деньгах: "Слушай,
а зима навсегда?" Я ей пытался
честно растолковать: “Зима кончается,
когда руки можно зарыть в песок
на пляже, и он поддается, и ты сидишь.
Он еще так сквозь пальцы хрустит."
Тут у нее взяли трубку.

[tavistok.livejournal.com]

Света

Я - Света, я - сигнальный передатчик,
Передаю, что мне 24 года,
Блондинка я и с длинными ногами,
Что я люблю читать журнал «Люблю».
Когда я выпускаю свой сигнал,
Я чувствую, как это происходит,
Как в воздухе разносится сияние
И как включают запасную мощность
Приемники мужчин. Я помню, я росла,
Я строилась, сначала был сигнал
Довольно не уверенный, и слабый,
Потом пришла налаженная четкость.
Теперь меня поймает и мальчишка,
По улице пойдет тихонько рядом,
И может, осмелев, тихонько спросит:
«Скажите, тетя… тетя, вы модель?»
Я – Света, я сигнальный передатчик,
Я радио любви и длинных ног.
Лови меня, прохожий и коллега,
Пока я есть, пока спешит сигнал.

[tavistok.livejournal.com]

Три мелочи




1.

Я спал. Пришли другие люди,
На стулья сели, принесли им чай.
Они сидели молча и прихлебывали.
Покончив с чаем, все еще минут
Пятнадцать молчали без движения.
После встали, покашливая глухо.
Вышли вон. При пробуждении мне
Показалось, что стульев в комнате
Прибавилось, Но я не обратил на это
Особого внимания. Умылся, и присев
На подоконник, примерно c полчаса
Рассматривал красавиц.


2.

Представьте себе,
В этом шкафу нашли недавно клад.
Там был горшок золотых монет
Под грудой ночных рубашек
Викторианской эпохи.
В то заветное отделение огромного
Дубового платяного шкафа
Никто не заглядывал с тех пор,
Как некий пастор наложил
Обет молчания на хозяйку дома,
Владелицу модного ателье.
Бессловесная женщина,
Конечно, удивилась находке,
Но отнесла ее на счет
Капризов погоды.


3.

Датское масло пользуется
Заслуженной любовью
Скандинавских кулинаров.
У каждого из нас есть
Что любить, но предмет
Любви - часто различен.
Я говорю это не потому,
Что хочу возразить, ведь
Возражать совершенно некому.
Человек с тростью или человек
Без трости - у него наверняка
Есть сердце и фильм про птиц.

[tavistok.livejournal.com]

Волны

Ты помнишь, как волны
шатались огромные
по пляжу в поисках выпивки,
их шляпы, их трости, их челюсти бритские
свистели и пена летела пощёчиной
любому заядлому остроумию.
И местные жители
в майках с надписью Love Me
озабоченно
слизывали песок с ладоней,
засев у дорожки вдоль дюн.
Волны вышвыривали нас на песок
не особенно соображая
нашу природу и смысл,
а мы даже рады - почти что
пели, щупая дно пальцами ног,
а потом отлетая в сторону
в брызгах нокдауна. Кожа
вздыхала счастливей.
В зеленом тонет зеленое
и в голубом голубое.
А там где и цвета не разобрать,
тонет все, что попало - осколки посуды
и камни, кожура апельсинов,
комиксы и коробки из-под печенья.
Море - сырая вода,
ест само себя и довольно.
А двуногие мы от счастья кричим,
когда нас мотает туда и сюда
сумасшедшая няня.

[tavistok.livejournal.com]

ПРОГРАММА

Я буду слушать шум подземки
в городе, выстроенном из блестящих
оберток сигар по доллару и больше
за штуку и опять в этом плаще
и с этой сигаретой в зубах,
которая в общем-то не нужна
и от которой всегда остается
привкус горечи и ясновиденья,
я буду смотреть через все те же
темные очки в металлической оправе,
те, что мой отец купил еще в 60-х
в Берлине и носил двадцать лет,
и так, засунув руки в карманы
и притворяясь независимым,
я стану следить за тобой,
меняющей цвет кожи и разрез глаз
произвольно, как взбредет в голову
безголовому уличному потоку,
и вдруг вспомню о своей давней склонности
к небрежным ухмылкам моих героев
где-то в промежутках между ударами судьбы
и попытаюсь изобразить что-то подобное,
и тут неожиданно ты, на этот раз
в синем плаще и с иссиня-черной
цвета вороньего крыла
короткой стрижкой,
улыбнешься мне в ответ, как если бы
ты была актрисой и когда-то прежде
разыгрывала точно такую же ситуацию
в фильме француза с развевающимися бакенбардами
и теперь не смогла удержаться и улыбнулась
точно так же - коротко и взлохмаченно,
даже жалобно, но ободряюще,
словом, так, чтобы я отбросил
в сторону сигарету
и отправился завтракать
в противоположном направлении
бодрее обычного.

[tavistok.livejournal.com]

АМАТУ 6

Одинокий, как летчик, пилотирующий сновидение,
в котором одни голые вязы и ты, похожая на
неопределенное чувство перед уходом из дома,
в котором уже нечего объяснять, кроме тоски,

Я перехожу дорогу, не останавливаясь перед
машиной, неистово тормозящей, вслепую я испытываю
судьбу, настроение, испытываю тревогу, не понимаю,
как я мог, ведь жизнь дорога, как никотин.

Ты выпрыгиваешь из окна, хватаешь меня за шею, валишь
на землю, притягиваешь к себе, я контролирую
ситуацию неосознанно, просовываю руки под твою
кожаную куртку, под свитер, люблю, когда твердеют соски.

И тут к нам подходит группа молодых, коротко подстриженных
людей, они достают кастеты, один из них проламывает мне
голову, за какую-то старую стычку, молча, безукоризненно
точно, поражая меня в висок, вытирает руки о широкие штанины,

встает. Они уходят, ты все еще целуешь меня, забрызганная
моей кровью. Потом отодвигаешься и смотришь на мое
лицо. У тебя тревожные глаза. Наконец-то ты в меня
влюблена. По-настоящему. Начинается дождь. Мы остаемся одни

на улице. Ты укачиваешь меня, тебе кажется, что ты
укачиваешь меня. Ты спрашиваешь: Сколько тебе лет, а мне
восемнадцать. Ночь, попусту ночь, как всегда. На Амату 6.

[tavistok.livejournal.com]

СНЫ ВИКТОРА

Из его сна
огромная волна морской воды
ворвалась в сияющий ресторан
и подняла столики к потолку,
разломав их в щепки.
Перед этим в воздухе появилась
удивительная ясность,
можно было видеть
другой берег
через немыслимое расстояние.
Его друг сказал: "Поспешим наверх!"
и увлек его
за собой.
Люди без лиц плавали
среди белой пены.
"Это цунами и у него женское имя",-
прошептал испуганный метрдотель.
Но за шумом урагана
его никто не услышал.
После
дюны были усыпаны
обнаженными смерзшимися телами.
На следующий день в городских каналах
было очень много воды.
Сбивающий с ног ветер
мчался по пустым освещенным улицам.
Все мерцало,
как на антикварных открытках.
У своего дома он нашел
титульный лист старинной рукописи,
изящным почерком там было выведено
смутно знакомое имя.
Он обрадовался и посмотрел на меня
устало и фантастически.
Волшебство обдавало нас ветром.
Прощание было коротким.
По пути домой я наткнулся
на изогнутый деревянный фонарь,
сплетенный из прутьев.
Я поднял его
и принес домой.
Теперь в нем стоит свеча.
Бушующее море
глухо и непрерывно бьется
в разрушенный ресторан.

[tavistok.livejournal.com]

РЕЗКОСТЬ

Нам надо держаться, сказать что-нибудь,
подарить цветы. Огромные надувные коты
зависли над городом и водят
безмолвными мордами. Проезжающий трамвай
наполнен сыплющимися из всех щелей
песком. Я люблю твои деньги за то,
что они исчезают. Так ты сказала и вдруг
потерялась в толпе. Надо прищурить
глаза от снега, что бьется в лицо.
Его несет ветер, старый прохожий.
Я развеселился и выпил. Но бренди
щекочет ножиками тепла. Большие
красочные плакаты призывают к затяжным
поцелуям. Нам надо держаться, не
поддаваться на политику, секс, изобретения,
игру в трик-трак. Я поведу тебя через
эти перевернутые столы, и мы прибудем
туда, где все собрались потихоньку.
Слепящее солнце из всех карманов
и мы покупаем шедевр - забывчивость
восьмидесятилетнего сторожа. Он - безмятежен.
Я прошу тебя не пускаться вплавь
из-за тоненькой непогоды. И вот ты
чувствуешь, и вот ты зовешь. Но некоторые
сумасшедши и шепелявят, как яблоневые коты.
Преисполнимся - это так чарующе. Шаг, еще шаг,
я целую тебя сквозь лицо. Падать - как лето,
легко. Ласково и безоговорочно, ноль.
И потом поднимись, протяни это
электричество, зажгись, путешествуй.
Нам надо стоять, нам надо подарить цветы.
Эти старушки продадут нам осень.
Возьми и неси кому-нибудь в сером.
Плакаты оборваны, утерта кровь на песок.
"Я люблю тебя сквозь черное", - так речь
веселит анаконду. Кто-то прячет и чувствует,
это неисполнимо, как резкость.

[tavistok.livejournal.com]

ЖЕЛАНИЕ

Я хочу видеть женщин,
выросших в прогулках
между одной полутемной комнатой
и другой, в одном и том же особняке
на улице со спокойной зеленью,
где несколько старомодных машин
не двигаются с места по неделям.
Я хочу обсуждать с ними
полуистлевшие журналы,
в которых обворожительные улыбки
сменяются глянцевой рекламой
Стандард-Ойл и швейцарских банков.
Их то подчеркивающие, то скрадывающие
движения платья, в зависимости
от сезона или времени дня - темно-
или светло-зеленые, фиолетовые или
лиловые, их изредка вспыхивающие
на свету драгоценности
радовали бы меня, всегда облаченного
в расшитый золотом китайский халат
или строгий костюм с запонками
в виде головы Медузы.
Случайно проскакивающие
по этой улице мотоциклисты
распугивали бы голубей,
и я смотрел бы на них с балкона
на втором этаже,
глядя, как их кожаные спины
превращаются сначала в черные точки,
а потом - в ничто.
В кармане я бы носил
маленький револьвер
с перламутровой ручкой
и иногда колол бы им орехи
для дам,
занятых своими длинными сигаретами.

[tavistok.livejournal.com]

ШВЕЙЦАРСКИЙ ДЖАЗ

И когда на полу огромного синего автобуса,
югославского "Мерседеса",
ему удавалось прикорнуть на вытащенном
из водительского закутка матрасе
прямо над рыкающим соляркой двигателем,
он не видел ни радужных снов, ни кошмаров.
Но все в нем приветствовало это
передвижение прочь к новому городу
с новыми девушками, концертными
залами, гостиничными номерами
с видами на реку или шоссе. Этот ритм
брал его и вел, не позволяя опомниться.
Никаких чувств, кроме долга
и чувства дороги. Как легко было дарить
розы, оставляя их в руках провожающих
девушек, и пошутив на прощание, захлопывать
за собой огромную дверь, чтобы потом, глядя
на уверенную водительскую спину, обсуждать
с кем-нибудь из музыкантов особенности
любви или городов, проносящихся
мимо. Мы перепрыгивали границы,
как девочки в коротких платьицах
перепрыгивают границы классиков,
весело и сосредоточенно.
Государства были городами
и ночными дорогами от одних огней
до других. Концертные залы
были переполнены публикой,
и все лица вглядывались в лица
музыкантов, а они доигрывали и
исчезали, словно проносящийся мимо
ночной автобус с притушенными огнями.
Их любили, а они играли. А я любил
и тех, и других: публику, ожесточенно
хлопающую, и музыкантов, перешучивающихся
за кулисами сразу на нескольких языках
Европы. Джаз - это попытка опомниться,
когда все проносится мимо: город,
ночь, музыка, чей-то смех, опомниться
и улыбнуться, ничего не удерживая.
Сделать отпускающий жест рукой, отпустить.

[tavistok.livejournal.com]

РЕПЕТИЦИЯ ОРКЕСТРА

Для Ф.Ф.

Сумасшедший переводчик играет на трубе
в оркестре, который репетирует в заброшенной
подводной лодке. Черные стены и узкие коридоры
замыкают звук. Они собираются на подмерзшей
пристани за заколоченными казармами. Кто из
них шляпник, а кто - мартовский заяц? По тонким
сходням забираются на борт и дальше в люк
рубки, чтобы рассесться на раскладных стульях
с провисающей на сиденьях тканью. Это узоры в цветочек.
Молчаливые подводные дачники, они разворачивают
ноты. Холодная вода вокруг, постанывающий катер
протаскивает за собой полную досок баржу. Они
начинают играть, обиженно выводя партии. Всегда
опаздывающая балерина озабоченно вытанцовывает
что-то на берегу, ловя доносящуюся мелодию. Она
как угорелая носится в спортивном костюме и подпрыгивает.
Рядом борт к борту стоят еще несколько позабытых
подводных лодок. Их черные длинные туловища
кажутся обглоданными. Сумасшедший переводчик
фальшивит и, зная об этом, морщится, сплевывает,
мигает. После окончания репетиции они выбираются
по сходням на берег, там окоченевшая балерина
натягивает на плечи платок и тянется к сумке,
где внушительный пузатый термос с чаем и бутерброды.
Раздаются первые еще редкие шутки. У кого-то под
плащом находится припасенная бутылка. Переводчик
потирает руки и принимает от соседа кружку с чаем.
Они пьют чай и по очереди глотают из бутылки,
благодарно расхваливая раскрасневшуюся балерину.
Ей наливают в отдельный стаканчик, и она выпивает
смущенно и счастливо отворачиваясь от галдящих
оркестрантов. К далекой автобусной остановке
они идут вместе, уже в темноте.

[tavistok.livejournal.com]

Ей скучно в гоpоде.
Ей не нpавится жаpа.
Пpиходит полковник
и ежедневно стучится в двеpь номеpа,
пpиглашая гулять, обещая
золотые гоpы. Она pассеянно
целует себя в зекpале и
пеpечитывает истоpию об остpове,
на котоpом озеpо, на котоpом еще
остpов и так до бесконечности.
Поpядок уже не восстановить,
на полках несколько увядших букетов.
Только вид выглаженного и тщательно
сложенного на стуле кухонного
полотенца вызывает пpиятное. Она
будет тепеpь звонить по команде
pаз-два-тpи одновpеменно с одним
молодым человеком по номеpу телефона
их знакомой. Кто пpоpвется к ней пеpвым
выигpает, дpугой получит сеpию
коpотких гудков. Так они договоpились
тоже по телефону. Она пpоигpывает,
потому что живет слишком далеко или
пpосто не тоpопится. Молодой человек
pадостно pазговаpивает с их общей
пpиятельницей, пеpесказывая условия
состязания: на счет pаз-два-тpи мы
даем отбой и потом сpазу набиpаем
твой... Одна знакомая вчеpа выехала
в Беpлин, пеpед этим выспpашивая адpеса
клубов и популяpных мест. Кто-то лениво
pассказывал ей. Девушка в сеpом платьи с
бpетельками и на пуговках. Ее ленивый pот
с вывеpнутыми губами иногда пpоизносил
слова, упиваясь. Все это один кpуг.
Кто-то отдыхает на маяке. Их повезли туда,
и они забpались на камни, скpытые под
водой, и стояли, как апостолы, с лодыжками
в пене. Ей жаpко и она выбpила подмышки,
и одела платье без pукавов. Завтpа вечеpом
можно поехать купаться, если собеpется компания,
человек пять-шесть. Но многие заняты
неизвестным и не откликаются. Жаpа.

[tavistok.livejournal.com]

Я возвращаюсь в эту теплую ночь,
доверчиво прижатую к губам.
Все было обито бархатом,
даже облака. И звезды,
как бутылочки лимонада
падали в залив. С рослой
негритянкой мы бродили
под одним зонтиком. Она негромко
выговаривала слова, словно
устав от растянувшегося перечисления
любимых музыкантов. Мы во многом
соглашались. Ее подруги
были тоже где-то здесь:
Джозефина и Саломея. Они
танцевали у радиоприемника,
в эфире был мой приятель, который
тоже что-то коротко говорил про ночь
и ставил соул. О слепой Рэй Чарльз,
о грустный Отис Рединг. Девушки прилетели сюда
из Майами вместе с фотографом Беппе,
чтобы снять какую-то безумную зимнюю серию
в конце здешнего лета. Сегодня они
работали на фоне слегка обшарпанных пансионатов
в Юрмале. Империя кончилась, остались
одинокие курорты. My baby just cares for me...
Вездесущий Беппе появляется
из-за угла, что-то кричит и грозит мне пальцем.
Я целую их троих одну за одной
в большие теплые губы. Беппе фотографирует,
не переставая что-то грозно лопотать.
Мой приятель ди-джей говорит, что уже
полночь и советует веселиться.
Их обратный рейс - в понедельник утром,
моя девушка уже спит, и хорошо,
что она не знает о моих приключениях.
Впрочем, я думаю, она не очень бы рассердились,
ведь мы целуемся так мимолетно,
словно извиняясь, что между нами
ничего не будет.

[tavistok.livejournal.com]

Одинокий танцор с неподвижным взглядом
расссматривает осень как кубышку денег.
Крайне рациональная девушка уходит
из университета, не предупредив родных.
Я покупаю маленький радиоприемник
и теперь слушаю программу своих друзей даже в ванне.
Много горячей воды нужно нам теперь,
чтобы не болели мускулы сведенных лиц.
Огромные динозавры завязли в городах
и пейзаж твоего пальца несущественен.
Я представляю ряды и ряды полупроводников,
чипов, мониторов, парфюмерии.
Ты по-прежнему мерзнешь и требуешь
быстрого секса, скажем, на лестнице.
Осенние листья и сброшенное белье,
я иду по парку и в лицо мне летят
ажурные трусики, листья, сучки,
потому что магнитные бури довлеют.
Нам нужны тщательные приготовления,
чтобы выйти из дому и брести до машины.
Ты улыбаешься при этом, как Барби,
а я улыбаюсь, как Оскар Уайлд.

[tavistok.livejournal.com]

30 ЛЕТ

Фотограф, которому исполняется тридцать
лет, говорит, что он непризнан, но богат.
Мы сидим в его новой, только что купленной
квартире, где обшарпанные стены с содранными
обоями дают ощущение коммуналки или общежития.
Играем в студентов, говорим о зачетах. Потом
садимся в машину, кто-то спрашивает, какая
модель БМВ лучше, 318-я или 320-я. Фотограф,
который будет вести машину, жует мятную жвачку,
чтобы отбить запах алкоголя. Ставят кассету,
на одной ее стороне альбом Гэбриела, на другой -
Пугачева. Девушки выбирают ее и громким хором
подпевают: "Мэри, это твоя первая потеря..."
Фотограф рассказывает, как он любит ездить
на машине, сам такой длинноволосый, переговариваться
по мобильнику и видеть удивленные взгляды сидящих
в соседних машинах коротко стриженых бизнесменов.
Потом все девушки начинают хором просить найти
какую-то песню, которая должна быть на этой
кассете. Ее прокручивают вперед, на начало
следующей песни, но это не та, и так пока
не кончится кассета. Значит, ее здесь нет.
Сегодня ночью фотографу исполняется тридцать
лет. Все потихоньку вылезают из машины, по мере
того, как добираются по домам. Я и моя девушка
выходим последними и оставляем фотографа вместе
с подругой, которую он должен отвезти в далекий
рижский пригород, куда ходят только электрички,
рассекая туман неземным светом.

[tavistok.livejournal.com]

ЧЕЛОВЕК И ДЕВУШКА

"Тебе шестнадцать сейчас,
а это значит - покупать свитерки
в United Colours of Benetton
с замечательной скидкой. И ходить
с чуть взлохмаченной короткой
стрижкой светлых волос. И
отпрашиваться на один вечер
с подружкой в Underground,
ночной и не очень приятный клуб,
но где в этом городе есть приятные?
Тогда вы там провели минут тридцать
и убежали домой к подруге болтать
и посмеиваться. А я в тот вечер был
совсем один на улицах, шел мокрый
снег, и я думал, как давно уже
не было этого чувства: иди, куда
хочешь, вокруг никого. Знакомцев
не было, но за стеклом телефонной
будки оказался друг, который
только что набирал мой номер телефона.
Потом мы лениво слонялись по городу
из бара в бар, закусывали в пиццерии,
где вальяжный пьяница оставил свои
очки и мы заметили их на подоконнике.
Подошедшая официантка отнесла их
к поварам, и те один за другим меряли
очки и строили смешные физиономии.
Стеклянная дверь закрывается, мы снова
на воздухе. Кружимся по Старой Риге, внезапно
музыка из-за угла. В окнах знакомые лица, это
поют друзья. На сцене рядом с гитаристом
с заплетенной косичкой - мулатка Моника
в черном свитере и с золотой цепочкой
в вырезе, она держит черную акустическую
гитару и поет что-то из "Роллинг стоунз".
Здесь же коллега ди-джей в ковбойской
рубашке и его приятель, напоминающий
фильмы наподобие "Наш человек в Гаванне".
Мы сидим, потягиваем пиво, аплодируем
и подтягиваем Монике, радуясь, что
после долгого вечера нашли-таки место
себе под стать. Потом я говорю с Моникой,
и она удивляется тому, что я работаю в
газете. "Ты печатаешь там стихи?" -
спрашивает она. И потом поет снова:
Love Me Do, Mother`s Little Helper.
Пиво с лимоном по-мексикански, плюс
текила. Я сплю до позднего полудня,
лениво встаю. В доме нет воды, тру
щетину, вода появляется. Лениво еду
в город, слоняюсь по магазинам, захожу
в музыкальный. Только выбираю диск
послушать, вдруг писк пейджера: "Приходи,
жду в пиццерии "Лулу". Давай скорее".
Что за "давай скорее"? - хмуро размышляю
я, выходя из магазина. Это недалеко.
Ты сидишь со своей подругой, перед вами
тарелки и лимонад. Я не очень-то
приветливо разговариваю с вами. И ухожу
опять в музыкальный, ты подходишь туда.
И долго ждешь, пока я не выберу диск
(концертник "Зеленых негритянок"). Потом
мы ругаемся. Потом приезжаем домой.
Потом я вижу тебя в этом новом полосатом
свитерке. Коротко стриженую наивную взрослую
девушку в стиле 60-х. Включаем телевизор
и долго переключаем фильмы с канала на
канал, пока не выбираем самый грустный.
И смотрим его, обнявшись. Твое теплое ухо
рядом с моими губами, твои волосы легкие,
это шестнадцатилетие жизни. Ты засыпаешь,
пока я печатаю это. Под музыку "Зеленых
негритянок", под быстрый перестук клавиш.
Тебе снится метро, ты перескакиваешь со станции
на станцию, чтобы выйти там, где лучшие магазины,
лучшие клубы, лучшая музыка. Я бужу тебя, когда ты
понимаешь, что попала наконец на правильную
станцию. Но, кажется, ты не сердишься"

[tavistok.livejournal.com]

ИЗ ОТЕЛЯ "ЕВРОПА-ЛЬЕЖ"

В лавках арабов покупали вино,
обледенелый Париж был кино
о там, как люди в зеленых формах
мусорщиков рассыпали песок
по ступенькам ведущим вниз,
в ночную панораму города от церкви
Сакре Кер, город расступался, а
мусорщики летели в ночь, разбрасывая
пригоршнями землю на обледенелые небеса,
и туристы фотографировали друг
друга, и поддерживали женщин за локоток,
а в тупичке показался дом, где однажды
певица Далида ушла из жизни, и сонные
негритянки по утрам разливали нам кофе,
блестя розовыми пятками, и мы ели
каштаны из кульков, свернутых из
парижских газет, и пили вино, самое
дешевое, из пластиковых бутылок, и
кормили голубей восточными сладостями, а
истинные парижане смотрели на нас слегка
осуждающе, а потом мы сидели на мосту,
перед нами освещенным броненосцем расстилался
остров Сите, с его Нотр Дамом и всем остальным,
и девушка Элса в клетчатой юбке показывала нам
старинный еврейский квартал, и ночные бабочки
на Сен-Дениз отворачивались от нас, когда
мы проходили мимо, скромные крестоносцы
в несуразных шапках. Всегда было
морозно и светило солнце, кроме ночи.
И в джаз-клубе сорокалетние парижане
и парижанки чинно танцевали буги-вуги,
постоянно меняя партнеров, без всякого секса,
из чистой любви друг к другу, компанейской
молодости и своей способности чувствовать
ритм и вести партнершу, до конца
ночи, когда погаснут огни на колесе обозрения,
и студентки соберут учебники, и кто-то
будет плакать в метро, а кто-то будет
кричать там же о правде в разноцветном берете
растафари. Париж, ты знамена твоих простыней.
Я покупаю маленький пластмассовый коробок, на
котором фотка твоя вмонтирована в экран, это
телевизор, как бы настроенный всегда на одну
программу, которую ведет бородатый Пьер Ришар
по телефону со своей баржи, пришвартованной
на берегу Сены, там где чаще всего писают,
целуются,
пьют...

Здесь на Рождество все еще плачут в церкви святого Северина,
повторяя про себя: "Время, ты неостановимо".
А малютка с голубыми глазами танцует в кафе
между столиков, подчиняясь солнцу, подчиняясь солнцу,
врывающемуся в широкие окна, и усатый бармен
м-сье Жюль подсчитывает выручку, пока клиенты
застывают с поднятыми чашками кофе в руках
среди ровных вспышек солнечного меда.

[tavistok.livejournal.com]

ДЕНЬ РОЖДЕНЬЯ

"Мои друзья под высокими потолками,
под лампами времени, с бокалами
постоянства"... - она напевает,
лежа на диване, мечтательница.
Но сегодня все словно сговорились.
Это день рождения, но никто не
танцует. В этой огромной мастерской
много комнат и столов. Конечно,
это мансарда. Прямо здесь и пилят
дрова для камина. Вчера кто-то
собирался на подледную рыбалку
с шашлыками, но льда не было, и
прибывшие гости жарили шашлыки
тут же в камине. А сегодня день
рождения Мартыньша, друга Анны,
дочери Ивара и Хелены. Он трогательно
ходит в красном свитере, подаренном
ему мамой. Мы пьем вино из самых
разных бокалов. А она поет:
"Ты говоришь налево, я говорю
направо. Зачем эти значки, эти
восьмерки, символы бесконечности?"
Из динамиков - мягкие, приглушенные
оркестры шестидесятых. Поздняя ночь.
Или как будто дача и все очень
летнее (третью неделю сверху
серое небо). И мы собираемся,
на вино, на обсуждение новостей,
меняемся книгами. Никто не торопится,
нет вызывающих вибраций, может быть,
нет даже секса. Есть звук, дерево
(в стропилах, упирающихся в крышу),
есть девушки тихие. Есть портреты
незнакомцев на стенах. Мартыньш
что-то начинает мне говорить, но
его отзывают. Он успевает произнести
только: "В последнее время я все
чаще замечаю, что..." И что же? Вот
отец Анны ставит давние любимые
латышские эстрадные ансамбли. Звук
неимоверно глухой, как на кассете
МК-60. Что-то звякает, и женские
голоса. Много пространства.
Приходят еще гости. Она поет:
"Легче легкого домашние задания..."
Я беру ее желтую куртку и помогаю
одеться. Мы выходим с Каспаром,
отметившим Новый год в Италии.
"Хорошая, прекрасная вечеринка", -
говорит он. Мы подвозим его на такси.
А там, под крышей мансарды -
все еще голоса, позвякивание, открытые
бутылки, наполовину полные вина.
И новые ночные гости прибывают
сквозь воздух теплой зимы.