встроенный напоминатель | про суп

Когда-то я встречалась с турком.
Нет, тогда я встречалась с тремя одновременно, и всех любила (ну, я ещё в подростковом возрасте звонила в телефон доверия и говорила: "о, у меня проблема, я влюбляюсь в каждого мальчика"; девушка-оператор устало и вежливо спрашивала что-то вроде "а ты уверена, что умеешь любить").
Но турок, турок...
Он был классический такой турок. Звали его Сельчук Гергер, и я бы никогда не узнала, где там имя, а где фамилия, если б он, сияя улыбкой, не сказал "зовите меня Сашей, так проще". Сельчук – Саша, как-то так.
Он учился со мной на одном факультете. Самара, филфак - как его туда занесло?! Он понимал по-русски совсем плохо, знал немножко азбуку, записывал лекции на слух, фонетически; я потом смотрела его тетради – набор букв без всякого смысла. Когда его спрашивали на семинарах и коллоквиумах, он улыбался – беспомощно и чертовски обаятельно. Девки от него млели. Тогда как раз входил в моду Таркан...
(Viva Victoria-Afrodita, это он мне и спел как-то, лукаво улыбаясь)

Я-то совершенно не о нём думала. И вообще ни о ком конкретном. Первый курс, шалый год, я ничегошеньки вообще не понимала, вела себя странно, садилась в машины, с кем-то куда-то ехала, ночью в сорочке выходила гулять... Со мной ни разу ничего плохого не случилось, это странно, но это факт. Шестнадцать, и с маминой смерти прошло совсем мало месяцев.

Но я не о том.
Почему-то этот турок, этот Сельчук отчаянно возжелал именно меня. Ну, видимо, потому что не очаровывалась сразу. Одногруппницы злились и завидовали – красив-с, чертяка, и ухаживал под стать. Я растерянно смотрела на всё это, ничерта не понимала до самого последнего момента и принимала всё как должное. Были провожания и встречания, были просьбы "позаниматься русским", были какие-то рестораны его родственников (а, да, вот почему он оказался в Самаре – тут был бизнес друзей его отца). Были даже смотрины – меня возили за город, в большой разлапистый дом, к куче родни – что-то совершенно цыганское, пушистые ковры и босые грязные пятки, мелкая толпа чернявых детей, неохватная матрона в фартуке... Меня, кажется, "одобрили".

И вот я решила сварить ему суп.
Я только и умела готовить, что этот суп: куриный, с картошкой-морковкой-луком и зеленью. Причём тогда я готовила не по наитию и вдохновению, а по вызубренному предписанию, по раз навсегда затверженному алгоритму. Но уж зато получался он отменным. Идеальным. Суп Супычем.
Оглядела я его кухню - да, все ингредиенты в наличии, курица вон размороженная лежит, кастрюлька приготовленная стоит. Поставила вариться, постепенно загружая всё в кастрюльку в строгой последовательности. Закипело – кинуть луковицу - двадцать минут – выловить луковицу – пятнадцать минут - засыпать мелко порезанную картошку – рис - поджарку - ... А зелень? А зелени нет. А у меня программа заложена, без зелени – это не суп.

...И вот мы стоим на кухоньке его маленькой и очень дорогой квартиры, я, отчаянно артикулируя, делаю вот так руками: кубик, говорю, мне нужен ку-бик (да, в то время я суррогатами не гнушалась). Почему-то мне не приходит в голову сказать простое интернациональное "магги". Я нетерпеливо перебираю в воздухе пальцами, растягиваю гласные, акцентирую звуки – как будто станет понятнее, вот глупость! – не нахожу синонимов, не помню это на английском...
А он смотрит на меня нежными-нежными глазами, улыбается влажно и н е п о н и м а е т. Ничегошеньки. Растерянно повторяет за мной, вглядываясь – кубик? Штьо это?

И тогда я расплакалась. От невозможности быть понятой. От того, что такие пустяки делают барьеры совершенно непреодолимыми. Ну и блаблабла, вы понимаете.

А потом он как-то приехал ко мне ночью в папино дежурство и перегнул через подоконник – девятый этаж, – но странную возню вокруг застёжки джинсов я отмела сразу и очень удивлённо. Чёрт знает, почему он послушался.

Через два дня я уже слушала стихи от нелепо-нежного библиотечного мальчика со старших курсов, через полгода турка выгнали и забрали в какую-то их турецкую армию, но это неважно, неважно.

Потому что какая-то маленькая я внутри до сих пор ещё стоит на той кухне, над супом, который так никогда и не будет идеальным.